же таких приютов любви в город и предоставление возможности встречи в них обычным парам, в том числе семейным, произошло много позже — в 20—30-х годах ХХ века. Пальму первенства в строительстве ухватил и не отдавал Токио. Сгоревшую в 1923 году после опустошительного землетрясения столицу приехали восстанавливать крестьяне из окрестных деревень, желавшие, подзаработав денег, познакомиться поближе и с местными красотками. Новоявленный токийский девелопмент среагировал на запросы клиентов молниеносно, предоставив новый вид услуг для кратковременных встреч. Назывались поначалу такие гостиницы «энсюку» — «ночлег за одну иену». Конечно, инфляция всё сильно изменила, но и сейчас несложно понять, что одна йена, к примеру, в 1930 году — это немного. Такую же сумму составлял начальный тариф поездки на такси, которое, конечно же, называлось «энся» — «машина за одну иену». Придерживаясь такой, далеко не самой точной, тарификации, можно считать, что одна иена в те времена стоила примерно тысячу нынешних, или около десяти долларов.
Шли времена, росли цены, пришла и прошла война, унеся с собой всё живое и жилое. На послевоенное восстановление в город снова ринулись свежие силы молодых и здоровых людей из деревнь, и потребность любить друг друга в комфортных условиях многократно возросла. Как и раньше, отельчики на час оказались именно тем, что было нужно молодым токийцам, и строительство приютов любви развернулось с утроенным размахом. Стоили они, конечно, уже не одну иену, а значительно больше, отчего получили обтекаемое название «цурэкоми ядо» — «гостиницы, куда приводят с собой [подругу]». К 1961 году количество таких отелей достигло 2700 только в Токио, чему способствовали и запрет проституции в 1957 году, и подготовка к Олимпийским играм в 1964-м.
Превращение цурэкоми ядо в рабу хотэру произошло на волне все того же небывалого экономического роста страны в 1970-х годах, совпавшего с началом процесса интернационализации. В нашем случае он отразился в названии, а на смену татами и футонам пришли кровати и матрасы, со временем к ним добавились презервативы и секс-игрушки. Изменение интерьеров повлекло за собой перестройку и самих зданий. В токийском районе Мэгуро появился величественный рабу хотэру по имени «Мэгуро эмпэра» — «Император Мэгуро», стилизованный под замок из сказок о европейских рыцарях, королях и прекрасных принцессах. Причина вычурности постройки оказалась банальна и проста: в условиях, когда нельзя рекламировать продаваемые услуги обычным способом из-за законодательных ограничений, можно делать это, привлекая внимание внешним видом самого места, где они предоставляются. Такой подход во многом сохранился до наших дней, но, конечно, не без изменений, внесенных из-за кризиса. В 1989 году «Мэгуро эмпэра» закрылся, а внешний вид рабу хотэру начал понемногу упрощаться. Это позволяло сократить расходы, уменьшить размер оплаты, и популярность «домов свиданий» поднялась как на дрожжах.
Растет она и сегодня. С появлением кассовых автоматов вместо кассиров, ростом возможностей электронного обслуживания, разнообразия предоставляемых услуг и столь же неумолимо растущим дефицитом мест в обычных недорогих отелях рабу хотэру снова на взлете. Иностранцы все чаще выбирают их в качестве места для ночлега при поездке в страну, даже если прибывают в одиночку или не имеют тайных умыслов по злоупотреблению сексуальным гостеприимством Страны солнечного корня. Им просто интересно: рабу хотэру — как это? А впереди — токийская олимпиада 2020. Добро пожаловать!
Мозаика вместо ширмы
Мир японского порно так же овеян мифами и легендами за пределами Японии, как и японская эротика и семейная жизнь в целом. Рационально-совершенствующий подход японцев ко всему, что хоть как-то можно считать индустрией, сыграл с ними злую шутку. Порнография, безусловно, индустрия, а раз так, то японцы и здесь должны быть впереди планеты всей. Мы помним, что представление о Японии как о стране порнографии стало одним из китайских стереотипов о ней, но не только. Интернет в соответствующих своих сегментах пестрит предложениями японской порнографии, за которыми нередко скрываются работы немецких или американских умельцев с азиатскими актрисами в ролях, но можно увидеть и подлинно японский товар. Понятно, что внимание этой области человеческой жизнедеятельности было предопределено заранее. Образ японок как невероятно сексуальных девушек сформировался в мире задолго до появления первых порнофильмов, чему поспособствовало и увлечение сюнга, и прорывающиеся к европейским и американским потребителям слухи и мифы о необыкновенной раскрепощенности и, одновременно, чувственности японок. Именно благодаря этим легендам существует отрасль поддельного японского порно, ибо настоящая японская порнография ничего, кроме расстройства гневно осуждающим «извращения» европейским и американским любителям крутого видеосекса доставить не может.
Национальный порнобизнес существует в Стране солнечного корня вполне легально — кассеты и диски с соответствующим содержанием в изобилии представлены в видеосалонах, продаются в обычных магазинах, рекламируются в журналах. Для себя японцы решили проблему идентификации «что такое порнография, а что такое эротика?» весьма оригинальным способом. Вместо полного запрета они обязали производителей самих обозначать на экране ту степень показа полового акта и гениталий, после которой эротика становится порнографией, закрашивая цифровой мозаикой недопустимые элементы. С 1964 года в Японии существуют специальные комиссии, собирающиеся раз в месяц по предложению делегатов женского и молодежного отделов муниципалитетов для изучения рынка порнопродукции и ужесточения, в случае необходимости контроля над ним. Результат налицо: японский порнофильм выглядит почти как настоящий, вот только самые интимные места надежно спрятаны под расплывчатыми квадратиками — пиксельной цензурой. Помимо этого, в Японии, как во всякой нормальной, цивилизованной стране, запрещены съемки в порно лиц, не достигших восемнадцати лет, притом что совершеннолетие в этой стране наступает на два года позже.
Разумеется, способы обходить законы уже найдены. Как всегда, среди них есть довольно комичные. Например, в некоторых случаях (в печати в том числе) положено закрашивать мужской член черной краской. Намерение похвально — уж за черной краской, должно быть, нельзя ничего разглядеть. Но японские мастера «фотошопа» умудряются выполнять эту операцию так искусно, что фаллос выглядит «как живой» — только черный, как у… афрояпонца. В этом, безусловно, есть некоторое внутреннее противоречие. Как мы уже поняли, здесь таким вещам лучше не удивляться. В стране сюнга в период Мэйдзи узнали, что европейцы целуют друг друга в губы и от этого испытывают сексуальное возбуждение. Японцы были в шоке — таком же, как и от лицезрения обнимающихся обнаженных фигур в европейской скульптуре (и долгое время на выставках в Японии образцы европейского античного искусства тщательно драпировали). Что говорить о начале ХХ века, если еще в 1957 году — том самом, когда законодательно были запрещены и проституция, и порнография, непристойной признали вполне «ванильную» книгу Дэвида Лоуренса «Любовник леди Чаттерлей».
Вся японская порнография делится на «коммерческую» и «любительскую». В первой снимаются культовые эротические модели, а секс во время съемок часто умело имитируется. Когда-то, вплоть
